Должно быть ясно, что «сохранение», ни временем, ни обстоятельствами не оговоренное, суть «звук пустой». Иная популяция достаточно многочисленна, чтобы почти наверняка пережить столетие, по вот за то, что она протянет всю тысячу лет, уже не дашь и полушки. По такому признаку «угрожаемых» видов наберется, пожалуй, куда больше, чем их насчитывают ныне. Нужно какое-нибудь достаточно приемлемое определение того, в чем именно состоит успешное сохранение. Не будь такого определения, человечество, чего доброго, станет проматывать свои ограниченные средства, одни виды оберегая чрезмерно, а другие предавая тем самым роковому для них небрежению. Кстати, именно это уже, по-видимому, и происходит. Теперешние заботы о сохранении видов сосредоточены обыкновенно на позвоночных — в первую очередь на млекопитающих и птицах. Тем временем беспозвоночным животным и растениям внимания но сути не уделяется, а ведь они-то, быть может, в экологическом отношении поважнее. Для беспрестанного протекания тех процессов, от которых зависит все живое, какие-то виды, возможно, необходимы особенно. Но пока мы не уточнили, какие именно, следует, очевидно, с равным усердием охранять все.
Как в точности определить «успешное сохранение»? И какое состояние надо считать «внушающим тревогу»? Скорых ответов на эти вопросы не сыскать. Одно известно наверное: в рамки одной лишь биологии, да и науки вообще, они не поместятся. Понятие сохранения хотелось бы вывести из неких количеств, поддающихся беспристрастному и непредвзятому измерению или оценке. Мы исходим из потребности сохранения биотического разнообразия. Разнообразных задач она порождает множество, но и важнейшая из них, и самая запущенная — это задача определения самого понятия.